Так или иначе, Шредер посерьёзнел и держался настороже, прислушиваясь. Не появятся ли в пещере звуки посторонних шагов или иных подозрительных шумов. Крышка от фляги замерла в его руке, мерно постукивал и поскрипывал пестик, что-то перетирающий в ступке, трещал костёр, высушивая и согревая влажный воздух в пещере, еле слышно гудел сквозняк в коридоре позади. Ничего, что могло бы настораживать — и одновременно настораживало всё.
Наконец, индеец закончил месить, поднял каменную ступку с каким-то подозрительным компотом, закрыв глаза, понюхал жидкость и продолжил внезапно севшим тихим обволакивающим голосом.
— Бояться нового опыта, тем более, если это духовный опыт — нормально. Но ты постарайся успокоиться. У тебя есть надёжный проводник в мире духов. Я не дам тебя в обиду на той стороне, как не дал в обиду дикому зверю в мире тварном. Возможно, вся предыдущая жизнь была лишь подготовкой именно к этому моменту. Не бойся проснуться, не бойся жить, дружище. Ты со мной?
Шаман сделал три больших глотка прямо из каменной ступки и передал её Джо. Сам же он налил виски из фляги в три больших кубка, стоявших тут же возле очага, но ранее остававшихся незамеченными. Встал над костром и порезал себе левую ладонь. Из разреза тут же побежала кровь. Монзомо сжал кулак и вытянул руку над костром. Кровь закапала в огонь. Какое-то время он молча стоял, закрыв глаза, похожий скорей на статую, чем на живого человека.
Когда же шаман вновь зашевелился, наваждение спало. Он добыл где-то бубен и очень серьёзно, выжидательно посмотрел на Шредера. В пещере повисла тишина, прерываемая лишь гудением ветра и треском углей в костре.
Глава 24
Надо сказать, индеец успешно успокоил Шредера, уняв в нём тревогу, что его может ожидать что-то неприятное. Речи индейца, конечно, были полны всевозможной мистической мумба-юмбой, но слушать его было интересно. Он как-то без пафоса, а буднично всё это говорил — про духов своих и прочую метафизику индейского народного разлива. Как о вещах обычных и само собой разумеющихся. Впрочем, для него, может, оно так и было. Странно было бы представить шамана, который не верит в своих индейских богов, духов и демонов. В этом случае он был бы просто шарлатаном. Но вместе с тем в то же самое время Монзомо успешно использовал приёмы опытного психолога, Джо не мог этого не отметить. Своими речами шаман и подбадривал, и утешал, и ласкал самолюбие и поддерживал собеседника, поднимал его самооценку. Очень хорошо, надо сказать, поднимал, хоть и сказками. Несмотря на то, что Шредер прекрасно знал такую технику ведения беседы, опасаться преступных шагов со стороны своего соседа перестал. Особенно после того, как тот легко согласился его отпустить с оружием и ключами от машины.
И всё-таки слушать затейливую речь шамана было чертовски интересно. Как ни крути, люди очень нуждаются сказке в любом возрасте. Поэтому Джо даже наслаждался плавно льющейся уверенной речью индейца и хорошо поставленным голосом. Организуй он где-то в Лос-Анджелесе секту, у него отбоя бы не было от экзальтированных хиппующих дамочек, жаждущих приобщения к экзотическим тайнам, мудрости коренных народов Америки и проповедей вот в таком духе. Озолотился бы, не иначе. А Джо, как несложно было заметить, дамочкой не являлся, да и был не настолько доверчив, чтобы с ходу поверить во всё, что ему говорят. Он не верил в «духовный опыт», потусторонние силы, могущие влиять на реальность, и тому подобное. Невольно рассмеялся, услышав, что он показал себя сегодня достойным воином, оказывается. Ему думалось, что показал он себя дураком и городским неженкой, одуревшим от алкоголя, над которым местным парням только ржать и можно. Но слова Монзомо всё же достигли своей цели и попали в самое сердце.
— Спасибо на добром слове, друг. Но я себя воином не считаю, да и настоящим или хорошим человеком далеко не всегда бываю. Но всё равно спасибо, — сказал он, приложив руку к груди и чуть поклонившись шаману.
Так же, как и пеммикан, который он взял, но есть не стал, принял плошку с компотом и принюхался к содержимому. Затем смущённо улыбнулся и чтобы не обижать индейца, спросил:
— Это обязательно для завершения ритуала?
Запах был даже приятным. Сильным, но не приторным и совсем не отталкивающим. Цветы, травы и… Грибы. Вот, от приёма грибов хотелось бы отказаться. Некоторые из них могут обладать галлюциногенными свойствами, а употреблять наркотики было не в привычках Джо.
Монзомо же не только умял эту мешанину, но и запил большой порцией виски, и дай Великий Дух Маниту ему здоровья после этого, как говорится. Его желудок, должно быть, в разы более стойкий, нежели у него. И Шредер принял решение не рисковать собственным физическим и психическим здоровьем. Можно банально отравиться, да и ведь никто наверняка не скажет, что может привидится во время галлюцинаций. Может что-нибудь приятное, но бывает нередко наоборот. Многие наркоманы кончают даже жизнь самоубийством. И о таких случаях Шрёдер знал наверняка из своей врачебной практики.
Не бояться жить и просыпаться — это одно дело. Вот глотать неизвестные вещества, которые запросто могут оказаться с наркотическим эффектом, это уже, как говорится, нечто другое. Тем не менее вопрос «Ты со мной?» поставил его в тупик. Был в нём какой-то вызов, но Джо или не был настолько пьян, или уже достаточно протрезвел, чтобы вызов этот отвергнуть.
Да, ему было очень любопытно посмотреть, как камлает шаман, но отправляться с ним в наркотический трип? Нет, он не собирался этого делать. Шрёдеру было слишком комфортно в этой реальности, чтобы подменять её иллюзиями. А то, что в ступке Монзомо намешана какая-то наркота на бурбоне, он уже почти не сомневался. Достаточно же читал о «духовных практиках» и знает, на чём они замешаны обычно.
— Я с тобой, друг. Но пить этого не стану, — сказал Шредер мягко, дружелюбно, но твёрдо, — Не обижайся на меня. Я не готов к экспериментам. Я лучше виски глотну. Поверь, я и так нахожусь в том состоянии, когда могу вдохновиться и восхититься волшебством шамана. Может, твои духи потерпят меня таким, каков я есть, раз уж они впустили меня сюда?
«К тому же если ты вконец обдолбишься, хоть кто-то сможет тебе оказать квалифицированную помощь», — в мыслях добавил Шредер, прямо глядя на индейца.
Шаман ещё раз испытующе посмотрел на Шрёдера и кивнул, соглашаясь с ним. Джо улыбнулся и радостно покивал, взглядом показывая, что давай, мол, вперёд, я тут и с радостью приобщусь к твоим таинствам в качестве благодарного зрителя. Сделал большой глоток виски из фляги. От резкого вкуса передёрнуло. Но он отсалютовал шаману флягой, призывая его приступить к обряду. То, что тут должно произойти, может оказаться не только интересным зрелищем для новичка в Кадьяке, но и полезными данными для исследований психиатра. Или хотя бы размышлений.
Низкий, вибрирующий и завораживающий звук бубна многократно отразился от сводов, затем ещё раз, ещё и ещё. Вскоре вся пещера, да что там… Весь окружающий универсум был пронизан рокочущими вибрациями древнего музыкального инструмента. Медленно шаман двинулся по кругу, какой-то особой, притоптывающей походкой. Он именно пошёл, танцем назвать это было сложно. Ноги индейца расставлены слегка в стороны, колени согнуты в полу приседе, корпус наклонён чуть вперёд. Голова же шамана, то вытягивалась, то снова втягивалась в плечи. Руки индейца, когда не били колотушкой в бубен, отставлялись немного назад и прижимались к туловищу. Шаман не торопился и, казалось, совершенно не напрягался, но незаметно стал двигаться намного быстрей и довольно ритмично, не выбиваясь из рисунка примитивной, но мощной мелодии, которая создавалась им самим под сводами древней, как сама история, пещеры.
Время от времени, не прерываясь, шаман подкидывал в огонь пучки трав, отчего по пещере плыли чарующие запахи благовоний.
Когда Джо показалось, что танец уже достиг своего апогея, индеец запел. Сипловатый голос звучал спокойно и удивительно мелодично, выводя древние слова экзотической песни на незнакомом языке. Отчего-то Шрёдера бросало по эмоциональной шкале от детского восторга до горячего, захлёбывающегося восхищения. В этой песне было всё: промёрзшая пустота космоса, великий взрыв, зарождение галактик, планет и самой жизни. Внезапно для самого себя, Джо почувствовал, как по его щекам катятся слёзы благодарности.